7 сентября — День внучат, праздник неофициальный и малозаметный в России. Мы поговорили с представителями двух поколений – бабушками, дедушками и повзрослевшими внуками. У всех разные истории, разные судьбы и разные дороги. Но объединяет их одно – надежда на то, что их история еще не дописана.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Старые часы в деревенском доме отмеряли время медленно и еле слышно, словно тянули его, боясь, что оно убежит слишком быстро. На стене рядом с часами висели пожелтевшие фотографии: вот влюбленная пара, вот малыш в морской бескозырке смеётся, зажав в кулаке самодельную удочку, вот девочка с бантами обнимает бабушку у печки, а вот… пустота. Пустые рамки, где должны быть новые снимки — внуки-студенты, правнуки в колясках, семейные праздники. Но их нет. Пожелтевшая пустота и часы, монотонно отсчитывающие время.
— Бабуль, ну, когда же блины будут? — кричал когда-то маленький Ваня, залетая в дом с улицы.
— Да вот уже, милок, вот уже… — улыбалась она, глядя на чумазого пацаненка, и очередной румяный кружочек плюхался в стопку блинов.
Ваня хватал с тарелки блин и с криком «Они наступают» снова мчался на улицу, размахивая картонным мечом.
Старый дом жил.
А потом он вырос. И блины стали «нездоровой пищей», деревня — «скучной», а бабушкин дом — «далеко от цивилизации».
— Ты позвони, как доедешь! — говорила она ему вслед и аккуратно убирала в его сумку банку малинового варенья.
Он не звонил.
Фото: Ирина Трубкина
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
— Ты помнишь, как пахнет их дом?
— Помню. Чем старше становлюсь, тем сильнее запах воспоминания. Свежесваренным вареньем, с которого мы воровали пенку, думая, что бабушка не знает. А она знала и даже специально заботливо остужала её для нас. Печью и золотистым ароматом только что испеченного хлеба. А чердак всегда пах сеном, прошлогодними яблоками и тайной. Казалось, что на чердаке свой мир. Там было столько ненужного, но важного: бабушкин сундук, убаюканный нафталином, детские санки, помнящие визг и красные щеки ни одного поколения детей, много старых игрушек и дедушкины сети, пахнущие тиной и надеждой на большой улов. По-особенному дом пах осенью, когда заканчивались каникулы и пора было собираться в город.
Это запах бабушкиной любви. Вкусный. Съедобный. Добрый. Помню.
— Когда последний раз был в их доме?
— Не помню.
внук Николай, 45 лет
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Дед всё ещё ходит на речку. Один. Сидит на своём корявом пне и смотрит на воду. Иногда берет с собой маленькую ржавую коробку, в которой хранятся старые крючки, поплавки и отрывки памяти. Аккуратно перебирает её содержимое, в надежде, что всё это понадобится вновь.
— Деда, а пойдем завтра рыбу ловить? Мишка вчера «в-о-о-т» такую поймал (прим. мальчишка показывает на ширину рук размер рыбы).
Дед смеётся: «У нас такие не водятся, соколик! Но на рыбалку пойдем. Я тебя научу «в-о-о-т» такую рыбу ловить», показывая на ширину пальцев одной руки размер рыбёшки.
И следующее утро наполнялось смыслом, суматохой и особенной музыкой счастливого детства: дед бегал по дому с жестяными коробочками, бабушка шелестела пакетом с бутербродами, причитая «Да куда ж в такую рань дитя поднимаешь? Пусть поспит мальца». А в центре этого хаоса стоял он – сонный, но довольный внук, ради которого, собственно, и затевалась вся эта утренняя симфония. Он счастливо улыбался, чувствуя себя центром этого маленького, шумного и бесконечно любимого мира.
Дед поднимался, убирал ржавую коробочку в карман, пряча вместе с ней теплые воспоминания.
— Да он занятой, — оправдывал дед. — У него работа, семья, дела…
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
— Ты помнишь, как дед учил тебя чему-то простому и важному?
— Помню. Часто вспоминаю, как он научил меня кататься на велосипеде. Дед был строгим. Я даже побаивался его в детстве. Велосипед был для меня огромным и непокорным железным конём, который вечно плюхался набок. Мне было безумно страшно оседлать его. Увидя, как все дворовые мальчишки гоняют на велосипедах, а я за ними бегом, дед вытащил меня и «коня» во двор и усадил на седло. А дальше и началось то простое и очень важное. Он уверенно держал велосипед одной рукой, а вторая его рука, широкая и сильная, лежала на моём плече. Он не бежал, он шел рядом, ровно дышал и изредка покрикивал: «Не на педали смотри, на дорогу! Яблоня тебя не пожалеет, так ты её пожалей», «Спину держи! Ты же мужик, а не мешок с картошкой!». Мне было обидно от его слов, и я всё крутил и крутил педали, всё быстрее и быстрее. А потом услышал где-то далеко сзади его сдавленное от быстрой ходьбы, а точнее от бега: «Я не держу! Ты сам!» И знаете, что самое удивительное? Я ему поверил, что САМ. Не сразу, конечно. Сначала внутри всё сжалось от ужаса, но я тут же вспомнил его теплую, твердую и надёжную ладонь на моём плече. Я проехал метров двадцать, охваченный восторгом и паникой, а потом рухнул в придорожную пыль. Поднялся и обернулся. Он стоял там, где отпустил меня. Стоял и смотрел. Он не улыбался, он сиял. Его суровое лицо светилось такой всепоглощающей гордостью за меня! Ему не надо было даже вслух что-то говорить, он просто медленно вытер пот со лба и солидно, по-мужски одобрительно кивнул. И сейчас, спустя тридцать с лишним лет, я понимаю, что он научил меня тогда гораздо большему, чем просто крутить педали. Он научил меня тому, что важно вовремя почувствовать, что ты можешь САМ, и отпустить собственный страх и неуверенность. Иногда, когда жизнь начинает качаться из стороны в сторону как тот еще неоседланный велосипед, я чувствую на плече тепло его ладони, выпрямляю спину и иду вперед. Ведь я же мужик, а не мешок с картошкой. Помню.
— Когда ты в последний раз звонил ему?
— Не помню. Недавно. Неделю назад, две (удивленно смотрит в журнал звонков своего смартфона). Нет. Два месяца уже как.
Внук Михаил, 38 лет
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
— Вы помните, как впервые держали внучку на руках? О чём думали помните?
— Помню, милая. Как же не помнить? Это ж не забывается. Такое — до последнего вздоха помнится.
Мне её, маленькую на ручки подали, а я боялась дышать даже. Думала, сломаю что-нибудь. Первая мысль грешная ж была, глупая: «Господи, только бы не уронить. Такую красоту – и на пол!» А вторая и вовсе житейская: «Уши-то у неё как у деда! Вот не повезло-то девоньке» (прим. смеётся). А если серьезно, мысли тихие-тихие были, аккуратные, только б не потревожить золотце моё. И пообещала ей «шепотком», чтобы только она одна и услышала: «Не бойся, рыбка моя маленькая, бабушка рядом. Я всегда буду рядом». Вот так и вышло. Я всегда рядом. Даже если нас сотни километров разделяют. Я каждый день смотрю на ту фотокарточку, где я её в первый раз держу, и я рядом.
Так что ты передай ей, что бабушка помнит. Всё помнит. И ждёт. И всегда будет ждать. У меня времени много.
Бабушка Лида, 87 лет
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
— Какой самый дорогой подарок от внучки или внука Вы получили?
— Да я, пожалуй, даже и не призадумывался. Не телефон, на который они всем скопом скинулись и купили. Лежит он у меня, этот умный ящик, пылится. А дорогой же. Ни носки, ни рубашки — всё это, конечно, нужно, куда без этого (прим. осмотрелся по сторонам и оживился). Самый дорогой… Он вон там, на полке, стоит.
Простая деревянная рамка, купленная в магазине, а в ней — листок в клеточку, вырванный из тетради. На нём карандашом, корявыми детскими буквами выведено: «Дедуля. Сегодя я сама прочла всю кншку. Спасибо тебе. Твоя Лерочка».
Это она мне, когда ей семь было. Мы с ней каждый вечер буквы складывали, слоги. Она злилась, плакала, говорила, что никогда не научится. А я ей терпеливо: «Нет, Лерка, получится. Смотри — „М“ и „А“ — будет „МА“. Вот видишь?» А в тот день она прибежала от подруги, вся сияющая, схватила карандаш и вывела это. Сама. Без моей помощи.
Вот этот клочок бумаги для меня дороже всех подарков на свете. Потому что это не просто подарок. Это наша с ней общая победа. Это её первый самостоятельный шаг в большой мир, и я был там, я держал её за руку.
А телефон… Телефон молчит. А я подойду иногда к полке, посмотрю на тот листок — и ей снова семь лет, и она бежит ко мне, пахнущая ветром и спелыми яблоками, и кричит: «Дедуля, а я сама прочла!» Вот это и есть мой самый дорогой подарок (прим. голос дрогнул, отвернулся).
Дед Степан, 76 лет
— Какую историю из детства, связанную с дедушкой и бабушкой, ты вспоминаешь с особым теплом?
— Это даже не история, а целая операция под кодовым названием «Клубничная мафия». У деда с бабушкой были грядки с клубникой — самой сладкой в деревне. И одна из них была неприкосновенна — для варенья. Но нам с дедом казалось, что именно на этой грядке клубника самая вкусная. Я стояла на «шухере» у калитки, чтобы бабушка не застала врасплох, а дед ползком пробирался к вожделенной грядке. Он срывал самые спелые, отборные ягоды, и, не вставая с корточек, как разведчик, передавал мне их за спиной. Я тут же их уничтожала, стараясь не издавать звуков.
Однажды бабушка нас всё-таки поймала. Вышла тихо, как партизанка. Увидела нас с дедом на коленках возле грядки с полными ртами клубники. Мы замерли. Дед махом проглотил все ягоды и виновато сказал: «Это она меня подговорила!» Я тут же среагировала: «Это дед сказал, что ты не заметишь!»
Бабушка попыталась сделать строгое лицо, но не вышло. Рассмеялась. Потом собрала всю спелую клубнику с этой грядки, и мы втроем сидели на крыльце, ели клубнику, обмакивая в сахар, и смеялись.
Это был не просто вкус клубники. Это был вкус заговора и безусловной любви.
Внучка Рита, 27 лет
…Мы готовили еще много разных вопросов – трогательных, серьезных, смешных и даже нелепых. Разным семьям, разным людям. О любви, о памяти, о самом сокровенном. Но есть один вопрос, который так и не решились задать никому. Он висит в воздухе, тикает, как те старые часы в тихой комнате.
Тик-так. Тик-так. Тик-так.
Что вы почувствуете, когда их часы остановятся?
Не те, что на стене, а те, что отмеряли ИМ время. Что вы почувствуете, когда в трубке телефона вместо привычного «да, милок» вдруг раздастся бесконечный гудок? Когда на пороге не окажется никого, кому можно было бы пожаловаться на жизнь или рассказать радостную новость? Кого можно было обнять и молча уткнуться в детство?
Будет ли это чувство вины — тяжёлое, липкое, как смола? То самое, что будет разъедать изнутри вопросами: «Почему я не позвонил вчера? Почему откладывала поездку на выходные? Почему так и не сказал самого главного?»
Или это будет тишина? Та самая — оглушительная тишина, пропитанная их безусловной молитвой за нас и любовью без упрёка.
Мы не спросили. Потому что ответ очевиден — «потом» не наступит, а «я ещё успею» — это самая горькая ложь, адресованная самим себе.
И ответ на этот вопрос нужно помнить. Помнить каждый раз, когда откладываешь звонок бабушке, потому что «сейчас по работе». Помнить, когда решаешь навестить деда «в следующий раз».
Тик-так.Тик-так.Тик-так.
Главные слова нужно говорить сейчас. Пока ещё кто-то может их услышать.
Автор текста Елена Малахова
Фото: Ирина Трубкина
