Редактор «Карелия.Ньюс» под видом сотрудника УФСИН провел день в следственном изоляторе Петрозаводска, побывал в уголках старого тюремного здания на Герцена, посмотрел, как живут известные сидельцы – маньяк-убийца Антон Ипатов, лидер ОПГ «кузинские» Сергей Кузнецов, а также историк Юрий Дмитриев.
От сумы и от тюрьмы…
Народная мудрость не врет – никто не застрахован от бедности или несчастного случая, после которого можно угодить на нары. В моей ситуации случай был счастливый. В «тюрьму» (а точнее, в следственный изолятор) я попал в журналистских целях и ненадолго – всего на неполный день.
Главный по связям со СМИ в системе УФСИН Карелии Виталий Фефелов предложил мне посмотреть, как работают инспекторы отдела режима – первоначальное звено карьерной лестницы тюремного ведомства. Те самые парни, которые досматривают, проверяют, сопровождают и охраняют зэков.
Посмотреть без показухи, которую, что скрывать, часто устраивают для журналистов и общественников. Так сказать, ощутить на себе все «прелести» этой работы.
Честно сказать, ощущать эти прелести мне не особо хотелось, но и упускать уникальную возможность попасть в качестве свободного человека внутрь здания, мимо которого тысячу раз проходил и которое всегда интересовало, не хотелось. Я согласился.
Для полноты легенды мне предложили слиться с самими инспекторами, стать их частью – быть как они, выглядеть, как они, побыть в их шкуре. Понятно, что не делать, как они, но смотреть на то, что и как они делают. Не без сложностей и через теорию пяти рукопожатий мне удалось найти подходящий камуфляж, без которого можно было бы туда не идти.
Говорят, что сталинские чекисты любили расстреливать своих жертв в дни их рождения или по особым праздникам. Шутка или нет, но меня забросили за решётку 12 марта – в день работников уголовно-исполнительной системы.
В узком коридоре с занавесками цвета хаки я сдал все, что было при мне, включая телефон (он же диктофон и фотоаппарат), сумку, документы. Таковы правила и условия наших договоренностей.
Начался мой первый и, надеюсь, последний день в старом здании тюрьмы 1862 года постройки в самом центре Петрозаводска. Здание, к слову, достойно отдельной истории. В окружении светлых домов когда-то считающего себя европейским Петрозаводска оно смотрится как эдакое бельмо, инородное тело. Впрочем, что от него ждать – классическая российская тюрьма со 150-летней историей. Почти как у Достоевского – мрачная, давящая, тесная, далекая от смысла исправления, вгоняющая сознание в неизбывную тоску, уж простите за пафос.
Парфюмер бы умер
Если вы меня спросите, что я больше всего запомнил в СИЗО, я бы затруднился найти правильные слова. Потому что словами это передать трудно. Ярче всего я запомнил звуки и запахи.
Главный звук – открывающихся тюремных замков. Они действительно открываются и закрываются так часто и так громко, что начинают вызывать ту же реакцию, что и сосед с дрелью. Словно каждую секунду кто-то вставляет тебе ключ в ухо и поворачивает с особым удовольствием. Это вам не маленькие интеллигентные замочки на двери. Квадратные тюремные замки встроены в решетку дверей надежно, железно, ключи от них длинные. Каждый замок закрывается на два оборота – строго по инструкции, даже табличка висит – на два оборота! Дверей – десятки, а то и сотни, не считал! Открыл, вошел, закрыл, через два метра новая дверь, открыл, закрыл, прошел, опять дверь… И теперь представьте – каждый, кто там работает, с раннего утра и до вечера включает эту адову железную музыку.
Скрип и скрежет – замков, открывающихся дверей – превращаются в заунывную тюремную песню. Невыносимо для нормального человека!
Есть там и свой запах – необычный убийственный тюремный букет. Жан-Батист Гренуй, герой «Парфюмера» Зюскинда, непременно бы умер, оказавшись здесь. Он бы задохнулся в первую минуту, а то и в первую секунду, вдохнув этот воздух. В тюремном запахе собрано много всего отвратительного. Но ярче всего аромат старой столовой, смешанный с вонью грязного нижнего белья, плохого крема для бритья, постельных простыней не первой свежести, туалета, металла, матрасов и того запаха, каким пахнут плохо ухоженные старики. В СИЗО он везде, сдобренный к тому же сигаретным дымом. В СИЗО, оказывается, есть камеры для курящих и некурящих. На первых красуется буква «К» и их явно больше.
Человек привыкает ко всему
Длинный ключ врывается в миллионный раз в скважину замка. Я в группе пересменки. Ночная смена, отработавшая восемь часов, сдает территорию утренней. Человек 5-6 идут по коридору. Среди них по двое дежурных каждой смены, медик, мы с Виталием. Он не в смене, он в качестве «экскурсовода».
Старший заступающей смены – старший прапорщик по имени Павел, он уже 15 лет как здесь. 15 лет делает одно и то же. Замки, зэки, заученные движения, заученные слова. День на смене, ночь на смене, потом отсыпной-выходной. Потом новый круг. Одно и то же. 15 лет. Все за тебя решено. Инструкция на все. Ты не человек, ты робот, ты – точно такой же ключ от замка. Помните в «Пиратах Карибского моря» моряков, которые вросли в пиратское судно Дейви Джонса «Летучий голландец»?
Матрос из фильма “Пираты Карибского моря”
Вот и они, эти парни в форме, давно уже вросли, стали частью тюремного интерьера, слились с ним.
Я ведь тоже здесь начинал лет 15 назад, – вспоминает Виталий. – Два года младшим инспектором. Как раз с Павлом работали. Потом на повышение, а он остался.
– Павел, а ты не считал, сколько раз в день замки открываешь? – пытаюсь пошутить я.
Павел вяло улыбается, скорее, ухмыляется. Вопрос мимо цели. Кто в СИЗО был, тот в цирке не смеется.
Знакомлюсь еще с одним инспектором по имени Андрей. Опытный. Этот вообще, как Билл Прихлоп Тёрнер, если уж продолжать пиратскую тему. Он 100 лет на службе у Дейви Джонса, он часть «голландца». Движения отточены до автоматизма. Он здесь не работе, он здесь дома.
Я приходил сюда, когда Андрюха тут уже опытным был, старым. Он с тех пор ничуть не поменялся, даже лицо то же, словно закаменело, – вспоминает Виталий. – Здесь многие остаются надолго. Им нравится.
Я задумался над этим «нравится». Когда-то я сам прошел армейскую службу, в УФСИН все очень похоже. Но и тогда и сейчас не понимал – как может нравится монотонность, однообразие, полное отсутствие возможности проявить талант, повысить уровень квалификации. Простое исполнение заученных действий. Наконец, сама атмосфера – следственный изолятор, тюрьма, где царят депрессия, горе, где живут убийцы и воры. Позже спросил об этом у девушек в форме, которые обыскивают поступающие посылки для осужденных.
У нас очень коллектив хороший, нам нравится здесь. Понимаете, здесь стабильно все, гарантии и прочее, – говорят они. Одна из сотрудниц призналась, что дважды уходила в декрет, но потом сюда возвращалась с радостью.
– Служить здесь не так плохо, – отвечает на мое удивление Виталий. – Человек ко всему привыкает ведь. Такая же работа, как у других, только со своими особенностями. Я тоже не сразу привык после истфака ПетрГУ, но потом втянулся, изменения по службе пошли. Так и остался. Не поверишь, после отпуска прямо тянет на работу.
– Не поверю.
Каждому осужденному – охранник
Утро в СИЗО начинается в шесть, когда подъем у зэков. Потом завтрак. Мы эту часть пропустили, так как это забота ночной смены. Кстати, зэкам запрещено при общении с родными рассказывать про режим дня в колонии. Дескать, информация может быть использована для возможного побега или бунта. На этот счет есть даже специальные инструкции (куда без них) и объявления в комнате для переговоров. Комната эта выглядит так, как в кино – с одной стороны осужденные, с той за стеклом – родные и близкие. Общение через старинную телефонную трубку.
Про режим дня попросили не распространяться и меня. Потому не буду.
Вместе с утренней сменой идем принимать «хозяйство». Хозяйство это 115 осужденных в 36 камерах. В СИЗО содержатся те, в отношении кого еще нет судебного решения, у кого еще идет следствие или судебный процесс. Либо те, кто обжаловал решения и тоже ждет окончательного приговора. Иными словами, пересылочный пункт. Потом они отправятся в колонии.
СИЗО в широком смысле слова самая настоящая тюрьма, причем довольно суровая в отличие от многих колоний, недаром что день здесь за полтора в колонии идет. Главное отличие – здесь тесно. Приходилось в журналисткой практике бывать в колонии. Там пространства, здания, территории. Здесь же действительно очень тесно. Узкие коридоры, по которым мы идем, давят сверху, все двери близко. Камеры одна за другой. Колонии больше похожи на армию, но с более суровыми условиями. Здесь же настоящая клетка. К слову, мысли, что мы в зоопарке, а точнее, в зверинце все время приходили в голову. Звери в клетках требуют проверки, контроля, ухода, кормежки. Зверей много. А потому и людей, кто их стережет, не меньше – около 100 сотрудников.
Камеры в СИЗО разные. Есть одиночные, есть на двоих, четверых, шестерых, семерых и даже восьмерых человек.
Задача смены – обойти и принять все 36. По правилам, каждая камера открывается, из камеры выводят всех ее обитателей, в ней остается один дежурный по камере, который докладывает о порядке. Помещение камеры проверяют, чтобы порядок был, осматривают, чтобы не было повреждений кроватей, столов, умывальников, туалетов, решеток на окнах. Осужденных спрашивают, есть ли жалобы, в том числе к медику. Если есть, записывают. Потом всех заводят обратно, идут в другую камеру. На всю процедуру часа полтора. Каждые двенадцать часов, одно и то же. Таковы правила.
«Смотрящий по Карелии»
Первый в пересменке – карцер. Их там три. Сюда попадают за любое нарушение режима. Например, угодить в карцер можно за нецензурное слово, за грубость с сотрудниками УФСИН, за нарушение порядка, в общем, за все, что посчитает нарушением старший по смене. Карцер меньше камеры – как вагонное купе. Железная койка, унитаз, столик для приема пищи.
В карцере в нашу смену только один обитатель, но зато какой. Сергей Кузнецов по кличке Кузя – лидер гремящей на всю Карелию в конце 1990-х – начале 2000-х банды «кузинских». Его называли смотрящим по республике от воров в законе.
Его банда из нескольких десятков человек крышевала валютчиков и агентства досуга, но на ее счету были и похищения людей и даже убийства. Приговор банде огласили в 2007 году, однако главаря среди осужденных не было. Кузнецов уже как пару лет был в бегах. Все эти годы он входит в десятку самых разыскиваемых преступников в стране. Более того, стал первым преступником в России, за информацию о котором государство выплатило миллион рублей.
Взяли Кузю только в 2014 году, причем в одной из церквей Санкт-Петербурга. Все это время он умело скрывался. В 2015 году его осудили на девять лет колонии строгого режима. В СИЗО Петрозаводска он сейчас оказался, как пояснили мне, после того, как обжаловал приговор по какому-то эпизоду.
Дверь карцера открылась, из нее вышел худой человек в тюремной робе. В СИЗО осужденные сидят в гражданской одежде – спортивки, футболки, толстовки. У Кузи, как опытного зэка, своя черная тюремная роба. Он не похож на криминального авторитета с фотографии. Высушенный хлипкий мужичонка. Только взгляд выдает в нем богатое прошлое. Взгляд опасного хищного зверя, который давно сидит в тесной клетке. Он послушно выполняет команды, отвечает, но нет в нем рабства что ли.
Начинается муторный обыск. Кузнецова обыскивают с ног до головы. Прощупывают всю одежду. Не так как в аэропорту или в суде, а по-настоящему. Каждый шов, каждый сантиметр одежды, каждый носок – от пятки до пальцев – даже швы на трусах…
– Зачем это все? Он ведь в карцере, что там он может спрятать, – тихо спрашиваю Виталия.
– Таков порядок.
– И так во время каждой пересменки?
– Таков порядок.
Кузя тем временем спокойно и безучастно предоставляет свои тело и одежду для бессмысленного, как я по-обывательски думаю, досмотра. Под штаниной обнаруживается большой синяк.
– Что с ногой? – спрашивает старший смены.
– Воспаление. Мазью уже мажут, – отвечает тот, кивая на медика.
На криминального авторитета уходит минут 10. Пока его обыскивают, Павел заходит в камеру карцера и начинает старательно обстукивать деревянным молотком стены, нары и все вокруг. Делается это для того, чтобы не допустить появления полостей в стенах, ходов и прочих тайников, которые теоретически могут проковырять или выдолбить сидельцы.
– За 15 лет твоей работы хоть раз что-то было обнаружено? – спрашиваю Павла.
– Ни разу, но таков порядок.
Три звезды
После Кузнецова идем по коридору в самые, если так можно сказать, элитные камеры. В одной из них ждет приговора девушка с годовалым ребенком. Камера одиночная. На камеру не похожа, скорее, на номер в недорогой гостинице. Здесь уютно. Действительно уютно. Деревянная двуспальная кровать, кроватка для малыша с ночником, деревянный, а не железный, как везде, стол. А еще холодильник, стиральная машина, телевизор, электрочайник, плита, удобный туалет и даже душевая. Девушку спрашивают, все ли у нее хорошо, она отвечает, что да. Никакого обыска или досмотра – все по-человечески, с уважением.
Признаюсь, не ожидал такого контраста в 15 метрах от карцера с Кузей. Там карцер, а здесь номер трехзвездочной гостиницы.
Для осужденных с детьми, действительно, очень хорошие условия созданы, сам видишь. Кроме того, еще в нескольких камерах, где находятся женщины, есть душевые, – не без гордости рассказывает Виталий.
Выяснилось, что эта девушка попалась на краже. Причем воровка она известная. Что у нее это четвертый ребенок. И что ей нет и 30 лет, и у нее ВИЧ. К счастью, она проходит лечение, и ребенок здоров.
Прав на первых детей, насколько я знаю, она лишена. Многие ведь рожают, чтобы за решеткой лучше условия были.
Мы проходим еще две камеры с женщинами. Отношение у сотрудников к ним уважительное, нормальное. В камерах тоже чистота и порядок, и сравнительно комфортно. Их даже можно было бы назвать комнатами, если бы не решетки на окнах.
Женщины, которых выводят в коридор, ни на что не жалуются.
Зубы и Дмитриев
Длинный узкий коридор, провода под потолком, противопожарные датчики, двери, замки, поворот, запах тюрьмы. Потом снова замки, ключи, провода. И везде вдоль стен какие-то то ли пепельницы, то ли урны-трубы без дна. Это, как выясняется, не урны вовсе. В них сотрудник обязан выбросить ключи в случае ЧП. Скажем, подняли бунт зэки, а ты, сотрудник, оказался запертым с ними. По инструкции, ты обязан выбросить ключи как раз сюда, чтобы ключ им не достался.
– А что с самим будет? – спрашиваю.
Виталий отвечает молчанием. Видимо, там уж как пойдет, главное, не допустить выхода бунтарей за двери. Вот именно поэтому все двери на два оборота.
Все осужденные мужчины обязаны выходить из камеры во время пересменки с голым торсом. Это для того, чтобы было видно, есть ли у них повреждения, синяки и прочие травмы. Идет долгая процедура обхода камер – нудная, монотонная. Дежурный в камере, остальные на выход, лицом к стене.
Выходят голые спины – ровные мускулистые, кривые, молодые и старые, белые и смуглые, с наколками и без, даже с куполами. Кто-то на костылях, кто-то хромает.
Жалобы есть? Из всех жалоб услышал только одну, но зато от нескольких человек – просьба попасть к зубному врачу или дать обезболивающее. Зубная боль невыносимая, невыносимее любых этих лишений. Кстати, в СИЗО отличный зубной кабинет, хорошее оборудование, даже световые пломбы делают. Видел сам, подтверждаю.
Все фото УФСИН без лиц заключенных, но узнать Юрия Дмитриева просто
В камере №16 ждет судебного решения самый известный политический заключенный Карелии – общественник, открыватель захоронений в Сандармохе Юрий Дмитриев. С Юрием Алексеевичем мы знакомы лично. Заранее решил, что не буду показывать ему себя в этом облике, потому отошел немного в сторону. Знаю, как ждут любой информации о нем его родные и друзья. Как и они, считаю его дело, скажу аккуратно, очень странным и вызывающим вопросы к следствию.
– Сварливый дед, – отзываются о нем сотрудники.
Дверь открывается, из камеры выходят трое. Дмитриев остается внутри. Он дежурный, докладывает о порядке. Привычная процедура осмотра, но без обыска, как в карцере. Зэки возвращаются в камеру. Преодолевая любопытство, заглядываю в дверной глазок в камеру. Справа на кровати безучастно сидит худой старичок. Одна рука у него закрывает половину лица – как дед у разбитого корыта из сказки. Мысли его явно не здесь. На кровати какая-то книга. Дмитриев смотрит куда-то в пол, ни эмоций, ни живого взгляда, который у него всегда был. Тюрьма превращает человека в нечеловека, это без сомнения. Главная задача – убить человеческое, подавить личность, заставить выполнять приказы. И неважно, осужденный ты или работник этой системы. Они в этом смысле в одной лодке. К такому вот выводу прихожу.
Юрий Дмитриев, фото Игоря Подгорного
Не могу долго смотреть в глазок камеры. Стыдно и неудобно подглядывать за чужой жизнью, пусть она в настоящий момент и принадлежит системе.
Снимите трусы
После этого происходит то, после чего мне становится еще более стыдно. После долгожданной передачи смены и обхода всех камер в одной из них начинается плановый обыск, который время от времени проводят во всех камерах.
Все камеры осужденных мужчин похожи друг на друга. Железная мебель – кровати, часто двухъярусные, столы. На кроватях нормальные матрасы с постельным бельем. Во многих есть даже телевизоры. Правда, всю неделю показывают только два канала – Первый и Россия. Причем выбора нет – сегодня Первый, завтра Россия. В выходные включают ТНТ или СТС.
Камеры светлые, чистые, полы покрашены. Никаких крысиных нор и клопов. Туалеты с дверцами. Унитазы нормальные со стульчаками. Раковины. На окнах решетки. Открыть форточку можно с помощью длинной ручки.
В камере, куда пришли мы для обыска, та же обстановка. В одном углу стол, под которым на полке лежат сухари и печение. В другом углу туалет и железный умывальник. Над ним убогое зеркало с крошечный квадратик. Бриться здесь обязаны все каждый день. Если нет своих принадлежностей, их выдают за счет государства. На серию «Жилет» рассчитывать не приходиться, но сносно. Тот самый мерзкий запах дешевого крема для бритья. В туалете нет бумаги, только газеты. Обычно, говорят, бумага есть, видимо, закончилась. Позже убедился, что не врут, бумага в камерах есть.
Обыск – самая, мягко говоря, неприятная процедура, какую я увидел в этот день. Два сотрудника отдела режима начинают шмонать (именно это слово) всю камеру. Проверяют абсолютно все. Уж что там может быть спрятано после всех обысков прежде, после досмотров – непонятно. Но инструкция.
Если бы не было таких правил, система развалилась бы обязательно. Правила позволяют ей работать четко и избегать эксцессов, – отмечает Виталий.
В камере, где стоим мы, остался один дежурный по ней, других уводят на обыск в другое место. Дежурный – щуплый паренек лет 25. Сотрудники выворачивают все пакеты, всю одежду, проверяют каждый листочек, каждое письмо из дома, каждый клочок убогих пожиток арестантов. И снова тщательное прощупывание каждого носка, каждой резинки от трусов (это не образ – резинки от трусов действительно тщательно прощупывают).
– Что там может быть в этих трусах? – спрашиваю тихонько.
– Например, сим-карта от телефона, – отвечают.
– Находят?
– Обычно нет, но все может быть. Таков порядок и правила.
Потом один из сотрудников просит паренька раздеться до трусов, ощупывает все вещи. Далее просьба пройти в туалет, встать лицом к стене, снять трусы и наклониться. Инородных предметов не обнаружено. Одевайся…
Ты знаешь, это, наверное, самое неприятное – осматривать вот так чужие вещи, людей, – соглашается со мной Виталий. – Я к этому так и не привык до конца, когда здесь два года работал. Представь, привезут бомжа, от него вонь на 10 метров, а ты должен его всего вот так досконально обыскать. Надеваешь перчатки и вперед. Таковы правила, да и многие привыкают, уже притупляются эмоции. Кстати, понимаешь, почему многие товарищи с юга тут сидеть не любят. Бороды надо брить, дисциплина жесткая, обыски унизительные. Но правила такие.
Маньяк Ипатов
Этого человека знает весь Петрозаводск. Слава у него плохая. Антон Ипатов недавно был приговорен к пожизненному сроку за двойное убийство девушек в Петрозаводске. Есть у него и другой букет преступлений, но «прославился» он тем, что несколько дней сентября 2018 года держал в страхе весь Петрозаводск. В итоге получил прозвище петрозаводского маньяка и репутацию зверя, который нападает на невинных жертв на улице с ножом. В городе была паника покруче коронавирусной. Нож выигрывал против инфекции.
Антон Ипатов в суде. Фото Сергея Юдина, Республика
Антон Ипатов все еще обжалует пожизненный приговор, а потому сидит в СИЗО Петрозаводске. Одиночная камера специального отсека изолятора. Особые условия содержания для особо опасных подразумевают усиленные замки на камерах – их на два больше, усиление охраны на прогулках, собственно, все. В этом отсеке, помимо Ипатова, еще несколько убийц, всего их в СИЗО на тот момент человек 15.
Надо сказать, что Ипатов персонаж весьма интересный – хоть кино снимай. Я спросил нескольких сотрудников о том, как он общается, как ведет себя, чем интересуется.
Он начитанный человек, это видно. Сейчас взял в библиотеке Валентина Пикуля почитать. Родители ему выписали журнал спортивный. Вежливый он. Видно, что из хорошей семьи, – я общаюсь с местным замполитом Владиславом. Не знаю, что там у него в голове произошло, почему пошел на все это.
Интересно было наблюдать, как маньяка вели на прогулку. Здесь надо сказать, что прогулка у осужденных мало чем отличается от пребывания в камере. Выводят их гулять тем же составом, что и сидит в камере. Пересечения с другими зэками быть не должно, запрещено. Выстраивают и ведут на улицу. Улица – это условно. На самом деле, во дворе СИЗО есть несколько помещений без крыши. Те же камеры, только без нар и крыши. Посередине скамейка. Но никто на ней не сидит. Вместо крыши решетка. Сокамерников заводят в одну из таких открытых камер. Из другой камеры заводят в другую. И так далее.
Зэки в течение часа ходят по этому пространству, как тигры в клетке. Потом их ведут обратно. Во дворе звучит громкая музыка – радиостанции здесь включают по расписанию. В этот день играла «Ретро FM». Музыку включают громко, чтобы осужденные из одной камеры не имели возможности во время прогулки общаться с арестантами из другой камеры. В разных камерах могут сидеть подельники. Такие правила.
Мы поднялись на верхнюю смотровую площадку для охраны, чтобы посмотреть вниз на это действо. Внизу – клетки с людьми, они все ходят вокруг скамейки, время от времени смотрят наверх. Увидели нас, замерли. Для них мы разнообразие. Демис Руссос поет песню про сувениры…
Только когда выгуляли всех, приходит время Ипатова. Для его прогулки все уличные камеры должны быть свободны. Маньяка ведут пять человек, один с собакой. Ведут как особо опасного. Помните голливудские фильмы про таких преступников – весь закованный, разве что не в маске, как у Лектора Ганнибала… Так и этого…
Мы стоим в коридоре. Антон Ипатов, как и в суде, идет с выпрямленной спиной, уверенной походкой. Проходит в метре от меня, смотрит прямо, а не в пол. Взгляд похож на взгляд Кузнецова из карцера.
Я попросил посмотреть на его камеру, пока он гуляет. Обычная «однушка». Вокруг железо. На полке сладости – пряники, печенье. Видимо, от родных. Книга Пикуля. Телевизора нет. Туалетная бумага есть. Ничего примечательного. На стене что-то похожее на домофон.
Это безопасность. В туалете стоят датчики. Если человек без движений находится там более трех минут, срабатывает система, осужденный должен доложить, что все в порядке. Мало что он там с собой решил сделать, – отвечает Павел.
– А были случаи?
– За мои 15 лет один раз как раз в туалете человек свел счеты с жизнью, еще раз было, что подростки задушили сокамерника. Больше не было.
Быстро выхожу из камеры Ипатова, потому что снова ощущение, что это именно я проверяю эти носки и трусы на предмет несуществующих тайников.
Ипатову 29 лет. Жизнь закончена, можно сказать. Впереди его ждет, по всей видимости, отправка в так называемый Вологодский Пятак – колонию, где сидят пожизненные. Там изоляция. Только книги спасение. Встречи с родственниками у него запрещены пожизненно. Только переговоры. Всю жизнь в тюрьме. Всю жизнь! Две невиновные девушки. Жуткие убийства, горе… Заслужил.
Вологодский пятак – одна из самых страшных тюрем мира. Фото Коммерсант
И даже гостиница
Вместе с подозреваемыми, обвиняемыми и осужденными в СИЗО находятся и заключенные колонии №9 (нет, неверно, это осужденные СИЗО-1, они отбывают наказание в СИЗО, а не в ИК). Их девять человек, они составляют так называемый хозяйственный отряд – готовят пищу, убирают территорию. Живут здесь же в отдельном здании на территории. В домике есть спальня с двухъярусными кроватями, столовой, туалетом, душевой. Недавно сделан ремонт – новая плитка, сантехника хорошая. Все аккуратно, прилично.
Отдельно в этом же здании с другого входа есть мини-гостиница на время встреч с родственниками. Зэкам разрешают иногда свидания с родными. Сюда приезжают даже дети.
Для них здесь отличное место отбывания наказания. В городе, рядом с родными. Условия хорошие. За делом и срок быстрее идет. А какую пищу они тут готовят – объедение, – Виталий приглашает меня в пищеблок попробовать, что сегодня на обед у заключенных.
Я в группе из пяти человек, которые должны попробовать, чем кормят осужденных. Процедура ежедневная, обязательная. Со мной начальник смены, медик, еще несколько офицеров. Снятие пробы производится, чтобы проверить качество и безопасность приготовленной пищи.
Мы надеваем халаты и проходим в пищеблок. Здесь несколько молоденьких пареньков-заключенных. Они повара. Ранее прошли курс обучения на повара в девятой колонии, потом попали сюда. Осужденные представляются. Каждый из них обязан каждому сотруднику УФСИН назвать свое имя и статью, по которой отбывает наказание («Осужденный такой-то, на такой-то срок, статья такая-то»). Представляются и мне. Я чувствую себя неловко.
У этих зэков взгляды не как у Кузнецова с Ипатовым. Глаза в пол, страх наказания за любой косяк. В армии такое видел у многих только пришедших…
А компот?
На кухне пять железных мисок, в них наливают кипяток. Это для того, чтобы помыть железные ложки после пробы каждого блюда. Зэки приносят тарелку борща. Все участники дегустации берут по ложке, пробуют. Мой голодный желудок в восторге. Это настоящий борщ, а не тюремная баланда. С трудом сдерживаю желание съесть всю тарелку.
Потом приносят диетический суп для тех, кому есть такие показание. То же самое – вкуснятина. Дальше рис с рыбой, квашеная капуста. Кисель – тот самый из детства, из пионерского лагеря.
Я не верю, что так кормят всегда. Мне показывают меню на неделю. Оно здесь расписано в граммах и калориях. В калориях, Карл! Специально для меня считают, сколько калорий съедает каждый заключенный в день. 3000 калорий! Именно столько, сколько советуют есть нормальному ведущему активный образ жизни человеку. 3000 калорий здоровой, вкусной пищи! В тюрьме!
А еще им с утра каждому дают буханку хлеба, – выстрел в голову от Виталия.
В СИЗО нет столовой. Зэков кормят в камерах. Открывается окошко в двери. Сначала выдают нож – один на всех. Нож тупой, с полукруглым лезвием. После обеда его надо вернуть. Ложек и вилок – по количеству заключенных. Сначала наливают суп. Только после того, как он будет съеден, идет второе. От киселя многие отказываются. Пассивная жизнь в камере, 3000 калорий, возможность покупать в местном магазине по заявлению печенье, пряники и даже торты, и буханка хлеба каждый день. Кисель лишний…
Виталий объясняет, что с питанием для заключенных сейчас очень строго. Контролирующих уйма. Прокуратура раз в неделю, другие проверяющие органы. Все очень серьезно.
– Если бы такой контроль и такое питание были бы на гражданке, в больницах, например, думаю, все были бы довольны.
– А сотрудники эту же пищу едят?
– Издеваешься! Категорически запрещено. Нельзя ни грамма. Наши сотрудники приносят с собой баночки с супом, разогревают в микроволновке в отдельной комнате.
Про пытки
Я не мог не поднять вопрос про пытки. Понятно ведь, что сейчас система исполнения наказаний активно пытается отмыться от громких историй с пытками в соседних колониях. От историй, которые были доказаны и показаны. Которые вызывают шок и оторопь. Пытаются отмыться и от тех, которые доказаны не были. Например, история экс-начальника Сегежской колонии Сергея Коссиева, который отбывает небольшое наказание за превышение полномочий (не за пытки, отмечу). Помните Ильдара Дадина? Это после него началось падение Коссиева.
Или можно вспомнить недавнюю историю с экс-начальниками колонии №9 Петрозаводска Иваном Савельевым и Иваном Ковалевым, которые избили на камеру заключенного. Они, кстати, оба в системе, не уволены. Один руководит колонией в Медгоре, второй в начальниках в Сегеже.
Иван Савельев и Иван Ковалев
Уверен, что и приглашение меня было связано с таким же желанием – показать, что, по крайней мере, в СИЗО Петрозаводска все хорошо. Я прекрасно отдаю себе отчет, что при мне никто никого пытать бы не стал. И все же вопрос про возможные пытки в карельских колониях не мог не задать. Доверия здесь у меня лично больше к тем, кто рассказывает про то, что пытки есть. Уж больно много свидетелей из числа бывших зэков, да и доказанные факты налицо.
– Я не верю, что в Карелии пытки есть, – рассказывает Виталий Фефелов. – Я давно в этой системе. И вот так, чтобы именно пытки – растяжки, обливание холодной водой и на мороз, все то, что пишут, – не верю. Этого нет. Да, жестко, да может быть какое применение силы. Но это ведь спецконтингент, часто с ними никак по-людски. Но не пытки. Допускаю, что против карельских колоний идет специальное раскачивание ситуации.
– Кому это надо?
– В Карелии, как известно, красные колонии, правят порядок и дисциплина. Здесь изоляторами и колониями в полной мере руководит администрация. Ты сам видел. Осужденным, особенно с южных республик, это не нравится. В России много так называемых черных колоний, очень много, где влияние имеют криминальные авторитеты. Уже много лет многие бывшие или нынешние зэки, преступный мир, пытаются сломать Карелию, чтобы сделать ее «черной». Для этого появляются и истории про пытки, для этого готовятся и материалы в прессе.
– Но ведь есть доказанные случаи пыток, есть видео…
– В Карелии нет, если не считать того старого видео, где предположительно Савельев и Ковалев наносят удары осужденному. Но, во-первых, еще не доказано, что это они, а, во-вторых, это ведь не пытки.
– Но это жестко. Недопустимо жестко.
– Я так не считаю.
– А я считаю…
Освобождение
В СИЗО Петрозаводска, как я уже говорил, содержатся 115 человек. У них у каждого есть свое койко-место, их отлично кормят. В их камерах чисто и тепло, везде порядок. Туалеты с дверями. Если в камере нет душа, то их водят в душ дважды в неделю. Они ничего не делают. У них нет работы. Они здесь бездельники, тигры в клетке, которые нигде не выступают, и которых содержит такое же количество сотрудников с собаками, да еще и девять заключенных в придачу.
Процентов 50-60 узников СИЗО, по словам сотрудников, это осужденные по статье за распространение наркотиков. Заложили закладку где-нибудь в лесу, были пойманы, получили свои сроки. Сроки за наркоту у нас реально огромные. А эти дурачки не понимают, что за несколько таких вот закладок могут сесть как за убийство. Обычные нормальные парни на годы, лучшие годы своей жизни, за дурь становятся рабами этой системы. Заслужили, как Ипатов? Не уверен. С другой стороны, от этой дряни, которую они распространяют, умирают люди. Тогда, выходит, заслужили.
Но зэки ладно. Не раз слышал от сотрудников тюрем, что они точно так же отбывают наказание. Не придавал значение этим словам, дескать, цену набивают себе. Но вот побывал там. Так и есть. Отбывают. Это не работа, это отбывание наказания с возможностью регулярного выхода на свободу.
Зарплата инспекторов режима 30-40 тысяч рублей в месяц. Для здорового мужика, главы семьи, мало. Режим работы невыносимый. Только они все равно там, и им нравится.
Выходил я из СИЗО с полным ощущением освобождения из мест заключения. Мне вернули мои вещи и телефон. Шел дождь. Противный и мерзкий. Но мне было хорошо. Потому что не дай бог. Сейчас в стране уголовная романтика в почете. Фильмов много, лозунги и прочий бред. Но никакой там романтики нет – сплошное унижение личности и деградация сознания, пусть и с хорошей жрачкой и в теплой камере.
P.S. Я очень благодарен карельскому УФСИН и лично Виталию Фефелову за возможность побывать в следственном изоляторе (думал ли, что смогу такое произнести!). Это правильный ход, чтобы показать и вторую сторону, чтобы не привычно закрываться и молчать, как это любят делать многие силовые ведомства. Жаль, это не всегда понимают большие начальники. Честно скажу, служба рядовых сотрудников тяжелая, адская даже. Да и контингент, который содержится в камерах, совсем не белый и пушистый. А потому, главный вывод – не дай бог никому оказаться там.
Фото Сергея Мятухина, УФСИН Карелии, pixabay.ru
