Портал «Карелия.Ньюс» продолжает проект о том, как петрозаводский плотник Сергей Филенко зимой 2019 года за два месяца проделал невероятное – прошел Карелию с юга на север на снегоступах. Специально для портала «Карелия.Ньюс» он написал зарисовки из своего путешествия. Первые пять историй ЗДЕСЬ.
Назначение границ
Ни в метель,
Ни в пургу
Не пробраться Врагу!
День и ночь начеку
Пограничники!
Даниил Хармс. Песенка про пограничника
Глаза разбегаются, как много соотечественников-россиян при нынешнем президенте уехало из страны – от полутора до двух миллионов. Именно этим современная Россия принципиально лучше СССР – можно уехать.
Граница между «прочитанным» и «прожитым» внутри моей головы совершенно размыта. Романтично воображаю западную Карелию «Диким Западом» из романов-вестернов Луиса Ламура. Фронтиром, где вдоль Государственной границы сохранились лоскуты-резервации малонарушенной природы. Тут, в национальных парках «Ладожские шхеры», «Калевальский» и «Паанаярви», в заповеднике «Костомукшский» – самое правильное место для сохранения души.
Литература не равна жизни. Книгу Карацупы, «дедушки всех пограничников» (речь о книге Никиты Карацупа «Записки следопыта» о пограничных войсках, – прим. ред.), перечитываю в задумчивости:
Дело шло ко Второй мировой войне, и на границе становилось все неспокойнее. &a;lt;…&a;gt; К каким только приемам и «изобретениям» ни прибегали засылаемые к нам тайные агенты, диверсанты: &a;lt;…&a;gt; однажды, в туманную ночь, перелетели границу на воздушном шаре, который затем, опустившись на нашу землю, в буквальном смысле слова растворился, поскольку был сделан из специального вещества».
Постой-постой, Никита Федорович! Если газета разлагается месяц, а то и все три… Если веревка из хлопка гниет на земле больше года… Если современная мяконькая туалетная бумажка – и та распадается два-четыре дня… Невозможно в XXI веке, когда одноразовым пластиком забиты Мировой океан и континенты, поверить в растворившийся воздушный шар «из специального вещества».
Это фантастическое признание вышибли из замордованного человека палачи НКВД. Как говорил персонаж, чьим прототипом братья Стругацкие взяли Берию:
…я содержу опытных, хорошо оплачиваемых специалистов, которые с помощью мясокрутки святого Мики, поножей господа бога, перчаток великомученицы Паты или, скажем, сиденья… э-э-э… виноват, кресла Тоца-воителя могут доказать все, что угодно. Что бог есть и бога нет. Что люди ходят на руках и люди ходят на боках».
«В книге этой только факты. Может быть, они помогут кому-то непредвзято взглянуть на наше время и понять нас. Мы были искренними. Мы были преданы делу — тяжелому, трудному, которое граничит с подвигом», – пишет Карацупа, служивший в 1933-37 годах проводником и инструктором служебных собак на пограничной заставе. Задержавший 338 нарушителей границы. Лично уничтоживший около 130 шпионов и диверсантов. Трижды раненый. Награжденный орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды и медалями.
На мне орденов не заработать. Однако, говорил же чуть подправленный Троцкий в другое время и по другому поводу: «Расстрелять нет повода, а терпеть невозможно» *.
Государственная граница больше не накрыта броневым колпаком «железного занавеса». Теперь это называется «оперативный способ охраны государственной границы» и на практике выглядит так:
Я еще до точки старта не доехал, а первый пограничник уже первый раз вежливо и на «Вы» проверил мой паспорт.
После пары встреч все пограничники Карелии были осведомлены: бредет сквозь заснеженное пространство и стылое время подозрительного обличья мужичина, и желает странного.
Помните метафору «рабочий бентос»? В моей голове объективная реальность преобразилась в сказку: самозанятый плотник-работяга, – незаметный представитель придонной фауны, – по дну огромной, глубокой лохани «Россия» подполз к самой кромке, и сделался виден «государеву оку» сквозь мелкую воду. Это объясняет пристальное внимание профессионалов. А ну как оно, это неведомое глубинное беспозвоночное, тайком метнется за край, за святые ненарушимые рубежи?
Но умысла совершить преступление под названием «бегство через границу» я не имел, и путешествовал в разумном удалении от широкой полосы, отделяющей свое от чужого. И пристального внимания к себе не ожидал никаким каком. А оно было, внимание!
– Есть ли родственники в разведках иностранных государств?
– Если и есть – кто в этом признается?
– ТАМ (многозначительный взгляд вверх-вбок) проверят. Если соврали – накажут.
Хохочу в ответ. Ибо угрозы себе не вижу, а радость поговорить с любознательным, пусть и по долгу службы, собеседником, есть.
Мы не в СССР. Это из социализма всегда бегут.
Нынче можно уехать – эта возможность и есть подлинный залог спокойствия границ.
Записка в избушке для сотрудников Национального парка
У вечернего костра принимаюсь рассуждать:
Наверное, пограничник на дальних рубежах – достойный способ служить родине. Их немного осталось, достойных. В наше поганое время здесь меньше шансов сгнить. Ибо меж государевых людей всюду воровство, мздоимство и непрофессионализм.
Ну, кем работать, чем заниматься в современной России заурядному мужчине? Больше не нужны работники – столяры и плотники:
Сработать мебель мудрено:
сначала
мы
берём бревно
и пилим доски
длинные и плоские…
Кем: водитель-грузчик-охранник? Податься в позорную Росгвардию, к товарищу генералу-дуэлянту Золотову? Устроиться полицаем в МВД и подкидывать наркоту непричастному? Мордовать заключенных в колониях системы ФСИН? В Госдуму, лепить подлые законы? Мошенничать в фонде капремонта, стать продажным судьей, воровать на госзаказах? Не о космосе ж мечтать? В нынешнее время слово «космонавт» означает совсем не то, что прежде.
А родился я в тот самый год, когда «Луноход-1» на своих восьми колесах выкатился в Море дождей. Его автономный источник энергии работал на полонии-210, а теперь этим полонием людей травят**. Душегуб-отравитель заседает депутатом в Государственной думе. А луноходов моя страна больше не делает.
Это дно!» – (ужасается в моем лице «рабочий бентос», обитатель социального дна).
Прошло мое детство за Полярным кругом. Прямиком в это стылое детство я сейчас и бреду.
Там, в Заполярье, ребенок-простак в мороз хотя бы однажды прилипал языком к железу. Отдирать было больно, и этот опыт, «сын ошибок трудных», запоминался накрепко. Особой смышлености дите училось на чужих ошибках. Туповатым недостаточно было одного раза. Сам я ловился трижды: залипал на здоровенный навесной замок на двери сарайки, примерзал к стойке наглухо заметенных качелей (вот такенная железная труба!) и до кучи – к полозу санок. Да я прямо сейчас разговариваю с пограничниками неаккуратно, норовя вызвать раздражение военных и прилипнуть языком к руинам «железного занавеса». Это ж готовая нехитрая метафора: моя страна бесчеловечна, как груда промороженного металла. От мала до велика, от первого лица и до последнего голодранца – все мы в группе риска. Можно прилипнуть языком за пост в Интернете, кончиком пальца – за перепост. А кое-кто намертво приморозился задом к «железному трону» власти.
Опасный вокруг климат…
Просека Государственной границы между СССР и Финляндией до 1939 г. НП. Паанаярви, северный берег озера Куроярви.
По утрам, когда есть связь, вначале звоню пограничнику, и лишь потом – жене. Дожили. Поднимать заставы в ружье – странный открылся во мне атавизм.
Но что мне сделается, персонажу советской патриотической «Песни о Родине», – слова Лебедева-Кумача, музыка Исаака Дунаевского, – написанной для фильма «Цирк»?
Человек пpоходит, как хозяин, необъятной Pодины своей».
Проходит, и точка. Проходит, вместе со своей страной делая вид, будто живет в правовом государстве. Проходит, стараясь не вспоминать формулу неизвестного автора:
Уровень демократии измеряется расстоянием, которое может пройти гражданин, не предъявляя удостоверение личности».
Вид с вершины горы Нуорунен. Финляндия в той стороне
Опять эксплуатирую служебную необходимость выслушивать одичавшего путника, густо воняющего дымом и потом. По-плотницки притесываю под себя народную присказку: «Снегоступами топ да топ, а заграницу не убёг». Хвалюсь женой, подобно Ставру Годиновичу:
Вытащит меня из любой передряги – да она без спичек и зажигалки костер разжигает тремя способами!
Очередной пограничник переводит цепкий взгляд следопыта с моего лица бдительным рикошетом о фото в паспорте на безымянный палец.
Без кольца.
Бинго.
Спалился, мазурик.
Ну-у, сейча-ас начнется, – как в книжке Александра Авдеенко «Над Тисой»:
– Террорист?
Парашютист испуганно и протестующе замотал головой:
– Нет, нет! – Помолчав, он добавил: – Только диверсант.
– Только… – Зубавин усмехнулся одними глазами. – Это тоже немало. Один шел?
– Один. Пан майор, я все расскажу. Я имел задание…
Мы были молодыми и нищими… – торопливо перебиваю фабулу старой советской книжки, упреждаю незаданный вопрос – там, в паспорте, имеется доказательство (листает, изучает четырнадцатую страницу) – …и расписались без колец. Да так никогда ими и не разжились. Обручальное кольцо вот здесь, постукиваю пальцем в свой лоб. Доверительно признаюсь: один лишь раз (сады цветут – зачеркнуто) попользовался отсутствием кольца!
И вываливаю байку:
На борту научного судна дело было. С Иркутскими лимнологами весь Байкал обошли!
В первый вечер знакомимся в кают-компании. «Вы тоже из Москвы?», – интересуются. «Нет, из Карелии я», – отвечаю. И понимаю по глазам сибиряков, что не представляют они, где она, эта самая Карелия. Ну, что для них Запад, который за Уралом? Москва, Санкт-Петербург да река Волга. Калининград еще, возможно – родина Иммануила Канта.
Автор
Тут-то и не оплошал я. Распрямился из-за стола во все свои метр-девяносто два. Грудь-плечи расправил, живот втянул, сделал горестное лицо: «Вы на меня не смотрите, я нетипичный карел – низкорослый, невзрачный коротыш. Родственники прозвали меня крошка-Сережка. Во! – Верчу ладонью с растопыренными пальцами. – Не женат! Ни одна замуж не позарилась. Притворно печалюсь: ну кто меня, хилого коротышку, полюбит!?! Сибиряки-сибирячки переглядываются: если вот этот – коротышка… То каковы остальные карелы? Что за народ-богатырь!?!
А тот самый – из эпоса «Калевала». Рядом с Вяйнямейненом, Илмариненом, Лемменкяйненом я – будто Каштанка супротив человека; словно плотник супротив столяра. Малыш-коротыш и есть.
Кто такие мы все, как не карлики на плечах великанов?..
Улыбается глазами. Как написал бы Луис Ламур, «проницательными голубыми глазами, от которых не ускользало ничего». Возвращает паспорт:
С семьей приезжайте в следующий раз!
Очень хочется верить, что похожа счастливая его жизнь на песню «Катюша»: боец на дальнем пограничье землю бережет родную, а любовь Катюша бережет.
По крепкому насту пересекаю озеро. Впереди маячит село, и лед все чаще продырявлен рыбачьими лунками. Вляпываюсь в воду, выдавленную из замаскированной настом дырки: ботинки наполнились свежей ледяной водой, на снегоступы налипло по пуду сырого снежного студня.
Пробивается телефонный звонок: «Сергей Михайлович, вы где?»
«Где-где – везде! В зыбучей звезде!!! Зыбучие вы, щука, рыболовы!» – злобно ору во все горло, закончив доклад пограничнику. Успокаиваюсь, когда вода в ботинках немного согревается и частично выхлюпывается наружу. Принимаюсь праздно фантазировать:
Пытался ли кто рыбачить в самой-пресамой пограничной реке – той, которая между живыми и мертвыми? Ведь сколько рыбаков мрет!
Пишут, течет река Туонела где-то тут, недалеко, на Севере, в Похъёле. Воды ее, отделяющие землю мертвых от земли живых, – быстрый поток мечей и копий. Кто возвращался с достоверным рассказом? Может, сейчас это поток автоматов Калашникова – с давних былинных пор столько мечей и копий утекло!
Какая в том потоке рыба?
Не может такого быть, чтобы в Стиксе, Лете, Ахероне, Коците и э… Флегетоне да не водилось ни одной рыбки! Не прямиком ли в Лету осыпаются вымершие виды? Охраняют тех рыб крепче, чем пограничная служба ФСБ охраняет запасы анадромных рыб…
Харон, должно быть, давно сладил блесну из смертного обола – монеты изо рта покойника в оплату переправы – удит в редкую тихую минуту давно вымершую в биосистеме живых рыбину: плакодерму или анаспиду. Дергает на ушицу диптерусов.
Путешественник тщетно пытается спрятаться от пограничников под заметенной елкой
Если второго июля шестьдесят первого старик Харон перевозил через Стикс Хемингуэя, всяко рассказал писателю про местную рыбалку.
Должно быть, Хемингуэй давно написал повесть о Хароне «Старик и Стикс». Ждет оказии переправить издателю: «Все у Харона было старое, кроме глаз, а глаза были цветом похожи на Стикс, веселые глаза человека, который не сдается». Или так:
Послушай, рыба! – сказал ей старик Харон. – Ведь тебе все равно умирать, хоть твой вид давно вымер. Зачем же тебе надо, чтобы и я тоже умер, хотя я давно уже не жилец?
Запутываюсь в этих парадоксах и затыкаюсь.
Продолжаю медленно брести один посреди зимы, по большущему озеру. Не фантазирую больше странное, а предельно серьезно бормочу строчки Варлама Шаламова:
Меня застрелят на границе,
Границе совести моей,
И кровь моя зальет страницы,
Что так тревожили друзей.
* «Мы этих людей выслали потому, что расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно». – Сказал о «философском пароходе» Л. Троцкий.
**Существенное уточнение: главным образом изотоп полония использовали в атомных бомбах. «Мы боремся за мир!» – пафосно провозглашала советская империя. «До последнего человека», заканчивали шепотом лозунг проницательные реалисты из советских граждан.
Правильно, что Советский Союз кончился.
Никакой ностальгии.
